Первый слой переживаний обычно представлен тревогой и неуверенностью в себе. Фокусируясь на переживании тревоги, мы часто приходим к депрессивной тоске (при более глубоких депрессиях) или нарциссической обиде (при невротических депрессиях). Глубже фокусируясь на тоске, мы можем прийти к переживанию безнадежности и вины.
Сталкиваясь в своей работе с депрессивными переживаниями пациентов, я довольно часто использую эмоциональный гештальт-анализ – послойную проработку переживания. Первый слой переживаний обычно представлен тревогой и неуверенностью в себе. Фокусируясь на переживании тревоги, мы часто приходим к депрессивной тоске (при более глубоких депрессиях) или нарциссической обиде (при невротических депрессиях). Глубже фокусируясь на тоске, мы можем прийти к переживанию безнадежности и вины. Нарциссическая обида, в свою очередь, базируется на переживании зависти, непрерывном сравнении того, что есть, с тем, что должно быть, фокусировке на собственных дефицитах. Таким образом, интроективный механизм, порождающий переживание деструктивной зависти, играет ведущую роль в развитии депрессивного переживания. Неосознаваемая зависть всегда внешне ориентирован, руководствуется принципом «у соседа всегда трава зеленее», и создает предпосылки для хронической неудовлетворенности. Процесс негативного сравнения, базирующийся на эмоции зависти, порождает постоянные циклы разочарования в себе, подкрепляя «негативный самогипноз».
К. Нарахно (2014) прямо указывает, что присущий депрессивному восприятию негативный образ себя есть прямое выражение интроецированного образа отвергающего родителя, а завистливая нуждаемость депрессивного пациента порождается ненавистью к себе, возбуждаемой интроецированным объектом. Таким образом идет трансформация гнева и требовательного превосходства, свойственного изначальным носителям интроектов в эмоцию деструктивной зависти и переживание деморализующей безнадежности с пассивной покорностью обстоятельствам. Логика инроективного мышления воспринимает мир и проблемную жизненную ситуацию как незыблемую данность, заслоняет от страдальцев возможность играть в жизни с детской непосредственностью, меняя роли, места жительства и жизненные обстоятельства по своему усмотрению. Интроективное мышление рассматривает социальные данности и барьеры почти как физически непреодолимые. Гештальт-терапевт побуждает клиента к активному эксперементированию с элементом жизненной ситуации, нового поведения и отношения, расшатывая концептуальную жесткость условий социальной игры, навязываемой социумом для решения задач определенных социальных групп, имеющих весьма узкие интересы.
Таким образом, идея экзистенциальной свободы выбирать обстоятельства жизни, а при невозможности их изменить – выбирать изменение отношения к ним, пропитывает практику гештальт-терапии в целом. При этом фокус терапии постепенно смещается от нытья и жалоб на саму ситуацию, к изменению способов контакта с ней и осознание тех способов, которые ведут к повторяющемуся страданию. Намечается постепенное движение от проблемы («почему все так устроено?») и конкретных обстоятельств («почему со мной так поступают»?) к тому, «что я делаю с тем, что делают со мной». И на смену поддержания зависимости и лояльности отношениям ценой терпеливого страдания приходят болезненные, но целительные сепарации от родительских отношений, утративших свой смысл, к новым, очищенным от отживших и неприемлемых элементов. Причем важно подчеркнуть, что это достигается не путем механического разрыва, а скорее алхимического преобразования. Жертва, восстановившая контактные функции отвержения, имеющая собственные границы, становится «менее вкусной» для эксплуатации и насилия, так как не подпитывает агрессора удовольствием и лишает его права на любовную монополию. Симптоматика невротической депрессии может выступать также в качестве стабилизатора дисфункциональной семейной системы, которая играет важную роль в развитии расстройства. Поэтому довольно часто индивидуальную терапию людей, страдающих от невротической депрессии, приходится дополнять семейной терапией.