СТЫД В ТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ ДИАЛОГЕ
3 сентября 1995
Примечание редактора: Линн Джейкобс описывает, как участие в терапевтическом диалоге, в частности в самом начале терапии, для клиента может быть полно возможного переживания стыда. Клиент может чувствовать себя «человеком второго сорта», которого легко может случайно ранить терапевт, у которого (естественно) есть свои «триггеры стыда». Автор кратко рассказывает о трех случаях из своей практики, в которых вопросы стыда нарушали терапевтический процесс, но, в конечном итоге оказались полезными в терапевтическом плане. Она заключает, что проблему стыда невозможно, да и не следует избегать. Она показывает, как самораскрытие контрпереноса терапевтом способствовало развитию клиента. Чаще всего у клиента возникает чувство стыда, когда он чувствует, что с ним обращаются как с объектом, а не как с субъектом. В заключение доктор Джейкобс подчеркивает преобразующую силу устранение проблем стыда в терапевтических отношениях.
Ключевые слова: стыд, терапевтические отношения, контрперенос, диалог, первая встреча.
Первый шаг в начало терапии часто бывает болезненным. Клиенты приходят на терапию со смесью надежды и страха. К терапии часто обращаются только после того, как многие другие попытки решения жизненных проблем ни к чему не привели, и люди рассматривают ее как последнее средство и все, что они говорят, пронизано чувством безотлагательности.
Я помню, как впервые обратилась за терапией. Это было в колледже. Меня направили в местную клинику. Мне пришлось рассказать свою историю секретарю, который затем направил меня к терапевту, и я помню, как мне было стыдно в присутствии секретаря, чье хладнокровное, отстраненное, деловитое поведение усугубило мое ощущение себя как «второсортного человека». Я считала себя отвратительным, избалованным ребенком из-за проблем, которые сподвигли меня прийти на терапию. Я также боялась, что он будет презирать меня, считать, что я преувеличиваю, и почувствует отвращение ко мне. Он также может решить, что терапия для меня бессмысленна. Я была так затоплена собственным стыдом и боялась, что меня будут стыдить, что говорила монотонно, как робот, на протяжении всей встречи. Излишне говорить, что он считал, что мне непременно нужно пройти терапию!
Первая встреча с новым клиентом - непростое время для терапевта тоже. На первой встрече терапевт подвержен неуверенности в себе и тревоге от стыда: смогу ли я помочь этому клиенту? Смогу ли я ощутить чувства и иметь отношение к этому клиенту, которое будет полезно для терапии этого клиента? Смогу ли я относительно стабильно относиться с симпатией или уважать этого клиента. Или, возможно, моя работа с этим клиентом поставит меня перед лицом того, насколько я ужасно неполноценен, и, что еще хуже, насколько я бессердечный (или ревнивый, агрессивный и т. д.), и что у меня нет необходимых человеческих качеств, чтобы быть психотерапевтом.
Таким образом, в разной степени и терапевт, и клиент могут выразить обеспокоенность по поводу того, что они обнажатся и тем самым покажут и свои недостатки. И с момента первой встречи большая часть траектории отношений клиент-терапевт формируется тенью стыда как, либо потенциального, либо действительного. На мой взгляд, большая часть успеха любой глубинной терапии зависит от способности терапевта быть устойчивым к постоянному риску публичного унижения и от его стойкости перед лицом стыда как такового.
Стыд пронизывает нашу психику, и многие наши проблемы создаются и формируются стыдом. Стыд, страх и вина: это "чувства по поводу чувств", ограничения, эмоциональные реакции, которые окрашивают нашу жизнь, как фон на холсте, придавая слабый или интенсивный оттенок другим мыслям и чувствам, которые возникают. Одна из целей терапии - увеличить диапазон и интенсивность эмоциональности человека. Однако стыд по поводу того, что вы чувствуете или насколько сильно вы чувствуете, подавляет эмоциональность. Стыд препятствует осознанию и контакту. Таким образом, работа со стыдом и ригидной "клеткой", в которой он запирает человека, часто являются «материалом» терапии.
В терапевтической ситуации есть элементы, которые вызывают чувство стыда у клиента, восприятие себя которого пронизано стыдом. Он может считать себя нежеланным, обременительным или отвратительным навязчивым человеком в кабинете терапевта. Такой клиент, вероятно, будет чрезвычайно чувствителен к признакам отличия, легко будет раниться его появлением и легко усваивает твердое убеждение, что это отличие является подтверждением его недостойности и понятной неприязни терапевта к нему и его потребностям.
Связанный с этим момент, который потенциально может стыдить, - это неравноценное самораскрытие клиента и терапевта. Поскольку клиент раскрывается больше, чем терапевт, социальный код взаимности нарушается, и тому, кто нарушает код, «заходя слишком далеко», обычно становится стыдно. Этот отличие также ставит терапевта в относительно более влиятельную позицию. Терапевт может достаточно легко причинить боль клиенту из-за неосторожности, неправильной сонастройки или защитного поведения. Просто осознание разницы во власти (power) может вызвать стыд за собственное бессилие (powerlessness).
Другой элемент, который не присущ терапевтической ситуации, но является обычным явлением, состоит в том, что клиенту иногда стыдно из-за того, что терапевт слишком много «видит». По моему опыту, клиенту сначала нужен опыт эмоционального участия, прежде чем он сможет расценивать наблюдения как исходящие от союзника, а не от «полицейского». Наблюдения, сделанные бесцеремонно, имеют такой же стыдящий потенциал, сигнализируя о неуважении к серьезности борьбы клиента за установление собственного творческого приспособления в своей жизни.
Наконец, и я считаю, что это очень важно, терапевт имеет собственную склонность избавляться от стыда с помощью переноса его на клиента, посредством таких защит, как обвинение, отвержение или неприязнь. Wurrnser (1987) описывает три основных вида стыда (отличных от видов стыда, таких как смущение, унижение, ненависть к себе, унижение и т.д.) Он предполагает, что есть собственно стыд, то есть прямое переживание стыда, страх стыда, переживание предчувствия стыда как непосредственной опасности, которая обычно приводит в действие аверсивные или избегающие защиты, и стыд как потенциал, который ведет к развитию характерного стиля, предназначенного для избегания стыда, рассматриваемого как вездесущая опасность. Такие люди, вероятно, будут восприимчивы к стыду, как к потенциальной возможности любых взаимодействий и выработают стиль характера, который призван противодействовать этой возможности (например, защитная грандиозность или скрытие себя и маскировка).
По большому счету, я думаю, что самые большие уязвимости для терапевта - это «собственно стыд» и «страх стыда». Терапевтам следует осознавать, какие ситуации обычно вызывают их собственный стыд и страх стыда, а также какие защитные механизмы (особенно перенос стыда) они используют для защиты. Это осознание могло бы замкнуть нарастающие спирали стыда и противодействия, характерные для столь многих тупиков в терапии. Осознанность также дает возможность терапевтам быть смелыми и решительными в признании своего вклада в сбои и тупиковые ситуации в терапевтическом процессе. Такое признание обычно является первым шагом в разрешении "раскола" или тупика и в конечном итоге обогащает терапевтический диалог в целом. Примеры моего собственного стыда, страха стыда, защитных реакций и восстановления будут включены в следующие примеры.
Деструктивные эффекты стыда в терапевтическом диалоге: Тупик, признание и решение
Случай первый
Очень часто инциденты, провоцирующие стыд, происходят, когда терапевт слишком сосредоточен на своей собственной точке зрения и слабо соприкасается с опытом клиента. Хотя я не хотела бы причинять своим клиентам болезненные переживания, они часто приводят к более ясному пониманию фиксированного гештальта и к возможности нового восстанавливающего контакта между терапевтом и клиентом. Ситуация, которая произошла между мной и Дэвидом - относительно мягкий пример того, о чем я говорю. Дэвид был впечатлительным и его было легко задеть. Он приходил ко мне в течение трех месяцев, пока его терапевт находилась в декретном отпуске. На нашей первой встрече он спросил, можем ли мы организовать регулярные еженедельные сессии. Он сказал, что это поможет поддержать его в это трудное время. Он чувствовал себя обделенным и брошенным и боялся, что новорожденный ребенок терапевта предвещает для Дэвида потерю его места в сердце и уме терапевта. По мере развития нашей беседы я сказала ему, что, хотя и будут отдельные исключения, мы можем встречаться регулярно по утрам в пятницу.
Несколько недель спустя я сказала ему довольно прозаичным тоном, что мне придется перенести три наших последующих сеанса. На следующем сеансе он выразил обиду и праведный гнев по поводу моего небрежного отношения. Он сказал, что для него это значит, что я не воспринимаю нашу временную работу серьезно, что я просто выжидаю с ним время. Откровенно говоря, я была удивлена интенсивностью его реакции. Я почувствовала вспышку ответного гнева, говоря себе: «Как он посмел напасть на меня, я изо всех сил старалась подстроиться, он, конечно же, должен знать, что было нелегко выделить регулярное время в такой короткий срок!».
Моя гневная реакция была защитной. Я испытала его праведность как стыдящую меня и хотела себя защитить от растущего стыда, застыдив его за то, что он стыдил меня! Я также осознала, что у меня были предположения насчет его осведомленности о требованиях, которые он выдвигал в отношении моего расписания. Я просто была настолько поглощена своим собственным видением ситуации, что не заметила, что его видение сильно отличается от моего. В ходе нашей работы он описал, как никогда не имел никакого влияния на своих родителей и как они пренебрегали его целями и желаниями. Я спросила его, как именно я его отвергла. Он сказал, что я проигнорировала его потребность в планировании и его чувства о том, что ему нужна поддержка, а также, что не я считаю нашу работу важной. Он сказал, что чувствует себя человеком, с кем можно не считаться. Я сказала ему с признательностью, что теперь он пришел как человек, с которым нужно считаться. Я также признала, что была нечувствительна к его потребностям и была озабочена своими собственными. Он был тронут и испытал облегчение от того, что мы смогли решить эту проблему между собой.
Этот обмен заложил основу для дальнейшей терапевтической работы. Были моменты, когда он сталкивался с моей занятостью. Одним из примеров было то, что я заканчивала наши сеансы вовремя и «холодно», тогда как его основной терапевт, как правило, довольно регулярно затягивал время сессии. Он также сталкивался с некоторыми ограничениями со своим сыном, который пытался защитить свое психологическое пространство от вторжений моего клиента. Мне он угрожал бросить терапию. Сыну он написал письмо с целью наказать его тем, что откажется от него.
Со своей стороны, я признала, что мои более строгие временные рамки должно быть неожиданно задевающие, учитывая то, как работал его обычный терапевт, и что он был не единственным, кого беспокоила моя очевидная холодность в конце сеансов.
Когда он погрузился в более рефлексивное состояние ума, я обратила его внимание на закономерность, которую заметила: всякий раз, когда он сталкивался с чужими границами, он чувствует себя глубоко раненым и реагирует на это оборонительным уходом. Он улыбнулся и сказал, что он не просто уходит, он также пытается причинить боль другому человеку! Он посмеялся над собой. По мере того как мы продолжали исследовать, стало ясно, что чьи-то границы сильно стыдили его. Он воспринимал их как личное неприятие, потому что чувствовал, что не достоин того, чтобы его воспринимали серьезно, тогда как теперь он видел, что я не собиралась стыдить его, хотя ему было стыдно. Для него это было волнующим открытием. Он начал понимать, что эгоцентричное поведение другого человека может иметь мало или вообще не иметь ничего общего с его чувствами к нему.
Он начал пересматривать свою ситуацию с сыном и другие ситуации в его жизни с этой новой точки зрения. Он также начал замечать, что когда у него возникло чувство стыда, это было признаком того, что его худшие представления о себе были запущены. В следующий раз, когда он почувствовал себя обиженным из-за меня, он позвонил и оставил гневное сообщение с угрозой уйти, но он пришел на следующий сеанс и сказал, что он обижен и зол. Я сказала: «Достаточно обижен и зол, чтобы уйти, а?». Он улыбнулся и сказал, что теперь он знает, что сказал это только потому, что хотел привлечь мое внимание.
Вышеописанный набросок имеет много элементов, относящихся к теме стыда, как он возникает в терапевтическом диалоге. Один из них состоит в том, что трудности планирования были конкретным отыгрыванием общего триггера стыда в терапии: терапевт более важен клиенту, чем клиент терапевту. Это также демонстрирует обычное явление, когда возникает чувство стыда: процесс взаимного стыжения. Это перенос стыда, который может привести в действие нарастающий цикл стыда-обвинения, и за преодоление которого терапевт должен нести ответственность.
Другой элемент этого наброска - это место самораскрытия в работе со стыдом в терапевтическом диалоге. Разумное раскрытие клиенту схожей уязвимости может помочь в уменьшении стыда. В приведенном выше случае я взяла на себя ответственность за свой вклад в его боль. Это привело к двум вещам: это успокоило его, что его жалобы будут услышаны и приняты всерьез (так что стыд отвержения не будет повторяться в нашем обсуждении о том, насколько отвергающей я была), и это транслировало что-то из моих человеческих слабостей и ограничений, что немного уравняло нас, хотя это было болезненным различием, которое нельзя отрицать.
Я здесь не говорю о том, что стыд можно или даже нужно избегать. Это неотъемлемая часть боли, которую клиенты приносят нам. Но наша чувствительность в ответ на стыд улучшает терапевтический процесс. Положительный опыт разрешения стыдящих взаимодействий может дать образец надежды, с которого может начаться работа над глубоко укоренившимися проблемами стыда. Клиент обретает уверенность в чувствительности терапевта к его стыду и чувствует, что может обратиться к терапевту как к союзнику, который поможет ему контролировать свою чувствительность к этому болезненному переживанию.
Однако иногда этот процесс может разбиться о камни защитной реакции терапевта. Когда людям стыдно или им угрожает возможность стыда, они действуют отталкивающе. По сути, это означает, что любая формирующаяся фигура, поддержанная их интересом/возбуждением прерывается. Интерес/возбуждение исчезают из формирующейся фигуры, и клиент - или терапевт! - либо закрывается, либо защищается с помощью агрессии или угодливости. Агрессивная реакция клиента может быть особенно болезненной для терапевта, если повторяется неоднократно, тем более, что агрессия часто принимает форму открытой или стыдящей критики терапевта.
Случай второй
Пример из моей практики - это случай с клиентом, который глубоко стыдил себя за то, что ему необходимо иметь собственное мнение. а иногда даже за то, что он жив. Его доминирующий вариант переживания стыда - унижение. На данный момент мы оба считаем достижением (расширение его границы Я) то, что теперь он осознает свой стыд, тогда как в начале терапии он осознавал только постоянное чувство унижения. Каждое его общение с его женой, со мной, с его боссами было наполнено ужасающим призраком потенциального унижения. И во взаимодействии его, правда, часто унижали. Этот опыт был настолько част и настолько интенсивен, что он уволился с работы и лишь постепенно, с годами, начал работать на должностях, предполагающих большую ответственность, поскольку он приобрел большую способность контактировать таким образом, чтобы это неизбежно не заканчивалось для него унижением.
В начале нашей терапии я прозвала его (про себя) мой «молчаливый клиент». Он сетовал на то, что он ничего не может сказать, что не заставило бы его чувствовать себя униженным. И он неоднократно обижался и читал мне нотации, что я «не заботливая» и намеренно бесчувственна к нему. Медленно, кропотливо наши отношения превратились в такие, в которых мы могли свободно смеяться друг с другом, исследовать его оплетенный стыдом материал и иногда не соглашаться друг с другом. И все же между нами бывают моменты, когда он атакует мои намерения, обвиняя меня в жестокости, карательности, безразличии, тайной презрительности к нему, потому что он такой монстр. Он становится резким и ожесточенным и нуждается в том, чтобы я неоднократно заверила его, что я все еще на его стороне. Его тирады меня утомляют. Я чувствую себя непонятой и недооцененной. Мне постоянно хочется указать ему, как он набрасывается на меня. Когда мне обидно и стыдно, я очень хочу, чтобы мой мучитель признал, что он со мной делает. Всякий раз, когда я так поступаю с этим клиентом, я просто стыжу его сильнее, потому что он уже чувствует себя чудовищем. Это запускает новую спираль взаимных обвинений и самообвинений, наряду с усилением его гневных требований ко мне, чтобы я опровергла его опасения по поводу моих собственных чувств к нему.
Мне кажется, что самое большое препятствие на пути к преодолению терапевтических тупиков - и, возможно, самый частый вклад терапевта в развитие тупика - это трудности терапевта с собственным стыдом. Далее следует еще одно описание того, как моя защита от собственного стыда (в данном случае унижения) способствовала возникновению тупика и как тупик был частично разрешен благодаря моему признанию своих трудностей.
Случай третий
Это клиент, с которым я сталкиваюсь с, казалось бы, непримиримыми трудностями контрпереноса. Описание меня этим клиентом, когда он разочарован во мне, подтверждает мои худшие опасения относительно себя, как холодного и бессердечного человека. Я реагирую на то, что воспринимаю как унизительное разоблачение, психологически отстраняюсь, тем самым усугубляя его ощущение моей деструктивной (для него) ущербности. Недавно эта повторяющаяся модель привела нас в тупик. В сильных эмоциях он обратился за консультацией к моему коллеге. Консультация оказалась полезной для нас обоих, подчеркнув его отчаяние. Я решила рассказать ему больше о своих сложностях контрпереноса. Я сказала ему, что чувствую себя униженной и боюсь, что его описание меня могут оказаться правдой, и что моей защитой от унижения было отстранение. Эта сессия изменила нас обоих. Говоря о своих переживаниях ему напрямую, на меня стал меньше давить страх унижения. Мой клиент был глубоко тронут и почувствовал, что мое признание избавило его от бремени попыток решать мои проблемы «обходным путем», которые теперь можно было решать напрямую и эмпатически по мере их возникновения. Тем не менее, поскольку он все еще не осознает свой гнев и не может идентифицировать свою бранную критику в мой адрес, я иногда становлюсь резкой и раздраженной на него.
Несколько месяцев назад я снова начала раздражаться. Он отреагировал обидой и замкнутостью, чтобы защитить себя. Когда мы исследовали его желание отстраниться, он сказал, что мое раздражение (которое я признала) выбило его из колеи так же, как раздражение его отца, как раз перед тем, как отец впадал в ярость. Он сказал, что мой тон голоса был похож на тон его отца. Я спросила, переживал ли он те же чувства, когда мое раздражение усиливалось. Нет, он сказал, что не переживал. И все же в воздухе витало что-то зловещее и опасное. Мы снова обратили внимание на мой тон голоса. Может быть, в тоне моего голоса было что-то еще. Он просиял от «ага!»-переживания. Он сказал: «Я знаю, что происходит, когда у вас такой тон голоса. Вы приняли решение на счет меня. Вы решили, что тут правда, и ничто из того, что я говорю, не может изменить ваше мнение. Так что мне лучше отстраниться, чем быть уничтоженным вашей неподвижностью!" К своему огорчению, я узнала частично себя в его описании и сказал об этом. Я действительно укоренилась в своей версии истины и, кроме того, стала защитно-снисходительной. Он чувствовал, что у него нет возможности обратиться за помощью, нет «апелляционного суда».
Интересно, что с того времени он начал отождествлять себя со своим собственным опытом гнева и критики в мой адрес. Ему было трудно, но, сосредоточив внимание на выражении своего лица, он осознает не только свои гневные и защитные нападения на меня, основанные на стыде, но и свой сильный страх признания своего гнева и защиты.
Эта история иллюстрирует, что, пожалуй, наиболее часто вызывает стыд: когда с человеком обращаются как с объектом, когда он хочет, чтобы с ним обращались как с субъектом. Часто этот жгучий позор переживают жертвы расизма. В приведенном выше эпизоде, когда я, казалось, «приняла решение», мой клиент чувствовал, что он больше не может ожидать, что я буду относиться к нему как к субъекту. Он чувствовал, что теперь он был для меня просто объектом, и ему нужно было защитить себя от унижений, связанных с таким принижением.
Исцеляющее влияние стыда в терапевтическом диалоге: Преобразующий контакт
Арнольд Байссер, автор «Парадоксальной теории изменений» (1970), однажды сказал, что, хотя терапевт не так много может предложить клиенту напрямую, он может предложить клиенту разрешение. Это разрешение - это разрешение быть самим собой. Я думаю, что клиенты постоянно оценивают наши интервенции на предмет того, даем мы им разрешение выражать свои чувства, цели и потребности. Они отмечают нашу позу, тон голоса, выбор слов. А когда они не находят разрешения, они часто полагают, что их чувства, цели и потребности «переходят все границы». Это означает, что они больше не принадлежат человеческому обществу. Это основное стыдящее утверждение, "я не соответствую тому, чтобы называться человеком".
До сих пор я обращала внимание читателя на потенциал стыда в терапевтическом диалоге и на защитную позицию терапевта, которая может усугублять терапевтические ошибки и тупиковые ситуации, когда речь идет о стыде. И я считаю, что проблема стыда возникает в большинстве тупиковых ситуаций, и когда ошибки перерастают в тупики.
Но есть и другая сторона проблемы стыда в терапевтическом диалоге - это преобразующая сила решения проблем стыда внутри терапевтических отношений. Это соответствует убеждению гештальт-терапевтов, что здоровый контакт порождает здоровый контакт. Но это все еще глубже. При длительной терапии клиент возлагает огромные надежды на терапевта и терапевтические отношения. Как я сказала в начале статьи, терапия часто является последним средством. Многие клиенты говорили мне, что успех или неудача терапии - это "вопрос жизни и смерти" для них. Иногда словосочетание «жизни или смерти» является буквальным, чаще всего это относится к психологической жизни и смерти. Эти клиенты привносят в терапевтические отношения свои самые проблемные чувства, мысли и убеждения о себе. Одна клиентка сказала мне на нашем первом сеансе, что она отчаянно хотела найти место, где смогла бы быть полностью самой собой, с депрессией и всем остальным, в отношениях, где другому человеку не придется идти на компромисс в отношениях с ней.
Если терапевт может относиться к ней относительно не защищающимся образом, быть внимательным к стыдящему воздействию - даже к самому непреднамеренному воздействию - и постоянно работать над признанием собственной защитной реакции, когда она оказывает влияние на клиента, тогда преобразующий процесс сможет прийти в движение. Поскольку, если эпизоды стыда (эпизоды, в которые терапевт внес свой вклад) повторно исследуются и разрешаются, у клиента со стыдящим представлением о себе начинает развиваться новый опыт восприятия самого себя. Он начинает верить, что терапевт будет работать, чтобы понять - и помочь клиенту понять, - каким образом терапевт причинил боль, застыдил и т. д. Это доверие позволяет ему быть все смелее и смелее в отстаивании своих взглядов, своих потребностей, своих целей, чувств, взглядов на самого себя, которые, возможно, было слишком постыдно раскрывать когда-либо раньше. Он обнаруживает, что независимо от того, что он говорит, и даже если в процессе ему причинят боль, клиент и терапевт вместе с этим разберутся. Это приводит к восприятию себя как человека, достойного быть увиденным, а не человека, достойного высмеивания, дистанцирования и отвержения. Таким образом, самое базовое стыдящее самоутверждение: «Я недостоин человеческого общества», имеет наибольший потенциал для решения, если уделять пристальное внимание чередованию стыда между терапевтом и клиентом. На мой взгляд, разрешение проблемы внутреннего стыда - один из величайших подарков, которые мы можем предложить клиентам, поскольку они работают над изменением своих взаимоотношений и своей жизни.
Примечание:
1. В несколько ином виде эта статья представлена как глава в книге «Голос стыда»/The Voice of Shame (ред.) Lee, R. and Wheeler, G., Jossey-Bass Publishers, San Francisco, 1996.
Список литературы
Beisser, A. (1970). The Paradoxical Theory of Change. In Fagan J. and Shepherd, I. (Eds) Gestalt Therapy Now. Science and Behaviour Books, Palo Alto.
Wurmser, L. (1987). The Mask of Shame. The John Hopkins University Press, Baltimore.
Оригинал названия: Shame in the therapeutic dialogue
Перевод: Анастасия Плохих
Примечание редактора: Линн Джейкобс описывает, как участие в терапевтическом диалоге, в частности в самом начале терапии, для клиента может быть полно возможного переживания стыда. Клиент может чувствовать себя «человеком второго сорта», которого легко может случайно ранить терапевт, у которого (естественно) есть свои «триггеры стыда». Автор кратко рассказывает о трех случаях из своей практики, в которых вопросы стыда нарушали терапевтический процесс, но, в конечном итоге оказались полезными в терапевтическом плане. Она заключает, что проблему стыда невозможно, да и не следует избегать. Она показывает, как самораскрытие контрпереноса терапевтом способствовало развитию клиента. Чаще всего у клиента возникает чувство стыда, когда он чувствует, что с ним обращаются как с объектом, а не как с субъектом. В заключение доктор Джейкобс подчеркивает преобразующую силу устранение проблем стыда в терапевтических отношениях.
Ключевые слова: стыд, терапевтические отношения, контрперенос, диалог, первая встреча.
Первый шаг в начало терапии часто бывает болезненным. Клиенты приходят на терапию со смесью надежды и страха. К терапии часто обращаются только после того, как многие другие попытки решения жизненных проблем ни к чему не привели, и люди рассматривают ее как последнее средство и все, что они говорят, пронизано чувством безотлагательности.
Я помню, как впервые обратилась за терапией. Это было в колледже. Меня направили в местную клинику. Мне пришлось рассказать свою историю секретарю, который затем направил меня к терапевту, и я помню, как мне было стыдно в присутствии секретаря, чье хладнокровное, отстраненное, деловитое поведение усугубило мое ощущение себя как «второсортного человека». Я считала себя отвратительным, избалованным ребенком из-за проблем, которые сподвигли меня прийти на терапию. Я также боялась, что он будет презирать меня, считать, что я преувеличиваю, и почувствует отвращение ко мне. Он также может решить, что терапия для меня бессмысленна. Я была так затоплена собственным стыдом и боялась, что меня будут стыдить, что говорила монотонно, как робот, на протяжении всей встречи. Излишне говорить, что он считал, что мне непременно нужно пройти терапию!
Первая встреча с новым клиентом - непростое время для терапевта тоже. На первой встрече терапевт подвержен неуверенности в себе и тревоге от стыда: смогу ли я помочь этому клиенту? Смогу ли я ощутить чувства и иметь отношение к этому клиенту, которое будет полезно для терапии этого клиента? Смогу ли я относительно стабильно относиться с симпатией или уважать этого клиента. Или, возможно, моя работа с этим клиентом поставит меня перед лицом того, насколько я ужасно неполноценен, и, что еще хуже, насколько я бессердечный (или ревнивый, агрессивный и т. д.), и что у меня нет необходимых человеческих качеств, чтобы быть психотерапевтом.
Таким образом, в разной степени и терапевт, и клиент могут выразить обеспокоенность по поводу того, что они обнажатся и тем самым покажут и свои недостатки. И с момента первой встречи большая часть траектории отношений клиент-терапевт формируется тенью стыда как, либо потенциального, либо действительного. На мой взгляд, большая часть успеха любой глубинной терапии зависит от способности терапевта быть устойчивым к постоянному риску публичного унижения и от его стойкости перед лицом стыда как такового.
Стыд пронизывает нашу психику, и многие наши проблемы создаются и формируются стыдом. Стыд, страх и вина: это "чувства по поводу чувств", ограничения, эмоциональные реакции, которые окрашивают нашу жизнь, как фон на холсте, придавая слабый или интенсивный оттенок другим мыслям и чувствам, которые возникают. Одна из целей терапии - увеличить диапазон и интенсивность эмоциональности человека. Однако стыд по поводу того, что вы чувствуете или насколько сильно вы чувствуете, подавляет эмоциональность. Стыд препятствует осознанию и контакту. Таким образом, работа со стыдом и ригидной "клеткой", в которой он запирает человека, часто являются «материалом» терапии.
В терапевтической ситуации есть элементы, которые вызывают чувство стыда у клиента, восприятие себя которого пронизано стыдом. Он может считать себя нежеланным, обременительным или отвратительным навязчивым человеком в кабинете терапевта. Такой клиент, вероятно, будет чрезвычайно чувствителен к признакам отличия, легко будет раниться его появлением и легко усваивает твердое убеждение, что это отличие является подтверждением его недостойности и понятной неприязни терапевта к нему и его потребностям.
Связанный с этим момент, который потенциально может стыдить, - это неравноценное самораскрытие клиента и терапевта. Поскольку клиент раскрывается больше, чем терапевт, социальный код взаимности нарушается, и тому, кто нарушает код, «заходя слишком далеко», обычно становится стыдно. Этот отличие также ставит терапевта в относительно более влиятельную позицию. Терапевт может достаточно легко причинить боль клиенту из-за неосторожности, неправильной сонастройки или защитного поведения. Просто осознание разницы во власти (power) может вызвать стыд за собственное бессилие (powerlessness).
Другой элемент, который не присущ терапевтической ситуации, но является обычным явлением, состоит в том, что клиенту иногда стыдно из-за того, что терапевт слишком много «видит». По моему опыту, клиенту сначала нужен опыт эмоционального участия, прежде чем он сможет расценивать наблюдения как исходящие от союзника, а не от «полицейского». Наблюдения, сделанные бесцеремонно, имеют такой же стыдящий потенциал, сигнализируя о неуважении к серьезности борьбы клиента за установление собственного творческого приспособления в своей жизни.
Наконец, и я считаю, что это очень важно, терапевт имеет собственную склонность избавляться от стыда с помощью переноса его на клиента, посредством таких защит, как обвинение, отвержение или неприязнь. Wurrnser (1987) описывает три основных вида стыда (отличных от видов стыда, таких как смущение, унижение, ненависть к себе, унижение и т.д.) Он предполагает, что есть собственно стыд, то есть прямое переживание стыда, страх стыда, переживание предчувствия стыда как непосредственной опасности, которая обычно приводит в действие аверсивные или избегающие защиты, и стыд как потенциал, который ведет к развитию характерного стиля, предназначенного для избегания стыда, рассматриваемого как вездесущая опасность. Такие люди, вероятно, будут восприимчивы к стыду, как к потенциальной возможности любых взаимодействий и выработают стиль характера, который призван противодействовать этой возможности (например, защитная грандиозность или скрытие себя и маскировка).
По большому счету, я думаю, что самые большие уязвимости для терапевта - это «собственно стыд» и «страх стыда». Терапевтам следует осознавать, какие ситуации обычно вызывают их собственный стыд и страх стыда, а также какие защитные механизмы (особенно перенос стыда) они используют для защиты. Это осознание могло бы замкнуть нарастающие спирали стыда и противодействия, характерные для столь многих тупиков в терапии. Осознанность также дает возможность терапевтам быть смелыми и решительными в признании своего вклада в сбои и тупиковые ситуации в терапевтическом процессе. Такое признание обычно является первым шагом в разрешении "раскола" или тупика и в конечном итоге обогащает терапевтический диалог в целом. Примеры моего собственного стыда, страха стыда, защитных реакций и восстановления будут включены в следующие примеры.
Деструктивные эффекты стыда в терапевтическом диалоге: Тупик, признание и решение
Случай первый
Очень часто инциденты, провоцирующие стыд, происходят, когда терапевт слишком сосредоточен на своей собственной точке зрения и слабо соприкасается с опытом клиента. Хотя я не хотела бы причинять своим клиентам болезненные переживания, они часто приводят к более ясному пониманию фиксированного гештальта и к возможности нового восстанавливающего контакта между терапевтом и клиентом. Ситуация, которая произошла между мной и Дэвидом - относительно мягкий пример того, о чем я говорю. Дэвид был впечатлительным и его было легко задеть. Он приходил ко мне в течение трех месяцев, пока его терапевт находилась в декретном отпуске. На нашей первой встрече он спросил, можем ли мы организовать регулярные еженедельные сессии. Он сказал, что это поможет поддержать его в это трудное время. Он чувствовал себя обделенным и брошенным и боялся, что новорожденный ребенок терапевта предвещает для Дэвида потерю его места в сердце и уме терапевта. По мере развития нашей беседы я сказала ему, что, хотя и будут отдельные исключения, мы можем встречаться регулярно по утрам в пятницу.
Несколько недель спустя я сказала ему довольно прозаичным тоном, что мне придется перенести три наших последующих сеанса. На следующем сеансе он выразил обиду и праведный гнев по поводу моего небрежного отношения. Он сказал, что для него это значит, что я не воспринимаю нашу временную работу серьезно, что я просто выжидаю с ним время. Откровенно говоря, я была удивлена интенсивностью его реакции. Я почувствовала вспышку ответного гнева, говоря себе: «Как он посмел напасть на меня, я изо всех сил старалась подстроиться, он, конечно же, должен знать, что было нелегко выделить регулярное время в такой короткий срок!».
Моя гневная реакция была защитной. Я испытала его праведность как стыдящую меня и хотела себя защитить от растущего стыда, застыдив его за то, что он стыдил меня! Я также осознала, что у меня были предположения насчет его осведомленности о требованиях, которые он выдвигал в отношении моего расписания. Я просто была настолько поглощена своим собственным видением ситуации, что не заметила, что его видение сильно отличается от моего. В ходе нашей работы он описал, как никогда не имел никакого влияния на своих родителей и как они пренебрегали его целями и желаниями. Я спросила его, как именно я его отвергла. Он сказал, что я проигнорировала его потребность в планировании и его чувства о том, что ему нужна поддержка, а также, что не я считаю нашу работу важной. Он сказал, что чувствует себя человеком, с кем можно не считаться. Я сказала ему с признательностью, что теперь он пришел как человек, с которым нужно считаться. Я также признала, что была нечувствительна к его потребностям и была озабочена своими собственными. Он был тронут и испытал облегчение от того, что мы смогли решить эту проблему между собой.
Этот обмен заложил основу для дальнейшей терапевтической работы. Были моменты, когда он сталкивался с моей занятостью. Одним из примеров было то, что я заканчивала наши сеансы вовремя и «холодно», тогда как его основной терапевт, как правило, довольно регулярно затягивал время сессии. Он также сталкивался с некоторыми ограничениями со своим сыном, который пытался защитить свое психологическое пространство от вторжений моего клиента. Мне он угрожал бросить терапию. Сыну он написал письмо с целью наказать его тем, что откажется от него.
Со своей стороны, я признала, что мои более строгие временные рамки должно быть неожиданно задевающие, учитывая то, как работал его обычный терапевт, и что он был не единственным, кого беспокоила моя очевидная холодность в конце сеансов.
Когда он погрузился в более рефлексивное состояние ума, я обратила его внимание на закономерность, которую заметила: всякий раз, когда он сталкивался с чужими границами, он чувствует себя глубоко раненым и реагирует на это оборонительным уходом. Он улыбнулся и сказал, что он не просто уходит, он также пытается причинить боль другому человеку! Он посмеялся над собой. По мере того как мы продолжали исследовать, стало ясно, что чьи-то границы сильно стыдили его. Он воспринимал их как личное неприятие, потому что чувствовал, что не достоин того, чтобы его воспринимали серьезно, тогда как теперь он видел, что я не собиралась стыдить его, хотя ему было стыдно. Для него это было волнующим открытием. Он начал понимать, что эгоцентричное поведение другого человека может иметь мало или вообще не иметь ничего общего с его чувствами к нему.
Он начал пересматривать свою ситуацию с сыном и другие ситуации в его жизни с этой новой точки зрения. Он также начал замечать, что когда у него возникло чувство стыда, это было признаком того, что его худшие представления о себе были запущены. В следующий раз, когда он почувствовал себя обиженным из-за меня, он позвонил и оставил гневное сообщение с угрозой уйти, но он пришел на следующий сеанс и сказал, что он обижен и зол. Я сказала: «Достаточно обижен и зол, чтобы уйти, а?». Он улыбнулся и сказал, что теперь он знает, что сказал это только потому, что хотел привлечь мое внимание.
Вышеописанный набросок имеет много элементов, относящихся к теме стыда, как он возникает в терапевтическом диалоге. Один из них состоит в том, что трудности планирования были конкретным отыгрыванием общего триггера стыда в терапии: терапевт более важен клиенту, чем клиент терапевту. Это также демонстрирует обычное явление, когда возникает чувство стыда: процесс взаимного стыжения. Это перенос стыда, который может привести в действие нарастающий цикл стыда-обвинения, и за преодоление которого терапевт должен нести ответственность.
Другой элемент этого наброска - это место самораскрытия в работе со стыдом в терапевтическом диалоге. Разумное раскрытие клиенту схожей уязвимости может помочь в уменьшении стыда. В приведенном выше случае я взяла на себя ответственность за свой вклад в его боль. Это привело к двум вещам: это успокоило его, что его жалобы будут услышаны и приняты всерьез (так что стыд отвержения не будет повторяться в нашем обсуждении о том, насколько отвергающей я была), и это транслировало что-то из моих человеческих слабостей и ограничений, что немного уравняло нас, хотя это было болезненным различием, которое нельзя отрицать.
Я здесь не говорю о том, что стыд можно или даже нужно избегать. Это неотъемлемая часть боли, которую клиенты приносят нам. Но наша чувствительность в ответ на стыд улучшает терапевтический процесс. Положительный опыт разрешения стыдящих взаимодействий может дать образец надежды, с которого может начаться работа над глубоко укоренившимися проблемами стыда. Клиент обретает уверенность в чувствительности терапевта к его стыду и чувствует, что может обратиться к терапевту как к союзнику, который поможет ему контролировать свою чувствительность к этому болезненному переживанию.
Однако иногда этот процесс может разбиться о камни защитной реакции терапевта. Когда людям стыдно или им угрожает возможность стыда, они действуют отталкивающе. По сути, это означает, что любая формирующаяся фигура, поддержанная их интересом/возбуждением прерывается. Интерес/возбуждение исчезают из формирующейся фигуры, и клиент - или терапевт! - либо закрывается, либо защищается с помощью агрессии или угодливости. Агрессивная реакция клиента может быть особенно болезненной для терапевта, если повторяется неоднократно, тем более, что агрессия часто принимает форму открытой или стыдящей критики терапевта.
Случай второй
Пример из моей практики - это случай с клиентом, который глубоко стыдил себя за то, что ему необходимо иметь собственное мнение. а иногда даже за то, что он жив. Его доминирующий вариант переживания стыда - унижение. На данный момент мы оба считаем достижением (расширение его границы Я) то, что теперь он осознает свой стыд, тогда как в начале терапии он осознавал только постоянное чувство унижения. Каждое его общение с его женой, со мной, с его боссами было наполнено ужасающим призраком потенциального унижения. И во взаимодействии его, правда, часто унижали. Этот опыт был настолько част и настолько интенсивен, что он уволился с работы и лишь постепенно, с годами, начал работать на должностях, предполагающих большую ответственность, поскольку он приобрел большую способность контактировать таким образом, чтобы это неизбежно не заканчивалось для него унижением.
В начале нашей терапии я прозвала его (про себя) мой «молчаливый клиент». Он сетовал на то, что он ничего не может сказать, что не заставило бы его чувствовать себя униженным. И он неоднократно обижался и читал мне нотации, что я «не заботливая» и намеренно бесчувственна к нему. Медленно, кропотливо наши отношения превратились в такие, в которых мы могли свободно смеяться друг с другом, исследовать его оплетенный стыдом материал и иногда не соглашаться друг с другом. И все же между нами бывают моменты, когда он атакует мои намерения, обвиняя меня в жестокости, карательности, безразличии, тайной презрительности к нему, потому что он такой монстр. Он становится резким и ожесточенным и нуждается в том, чтобы я неоднократно заверила его, что я все еще на его стороне. Его тирады меня утомляют. Я чувствую себя непонятой и недооцененной. Мне постоянно хочется указать ему, как он набрасывается на меня. Когда мне обидно и стыдно, я очень хочу, чтобы мой мучитель признал, что он со мной делает. Всякий раз, когда я так поступаю с этим клиентом, я просто стыжу его сильнее, потому что он уже чувствует себя чудовищем. Это запускает новую спираль взаимных обвинений и самообвинений, наряду с усилением его гневных требований ко мне, чтобы я опровергла его опасения по поводу моих собственных чувств к нему.
Мне кажется, что самое большое препятствие на пути к преодолению терапевтических тупиков - и, возможно, самый частый вклад терапевта в развитие тупика - это трудности терапевта с собственным стыдом. Далее следует еще одно описание того, как моя защита от собственного стыда (в данном случае унижения) способствовала возникновению тупика и как тупик был частично разрешен благодаря моему признанию своих трудностей.
Случай третий
Это клиент, с которым я сталкиваюсь с, казалось бы, непримиримыми трудностями контрпереноса. Описание меня этим клиентом, когда он разочарован во мне, подтверждает мои худшие опасения относительно себя, как холодного и бессердечного человека. Я реагирую на то, что воспринимаю как унизительное разоблачение, психологически отстраняюсь, тем самым усугубляя его ощущение моей деструктивной (для него) ущербности. Недавно эта повторяющаяся модель привела нас в тупик. В сильных эмоциях он обратился за консультацией к моему коллеге. Консультация оказалась полезной для нас обоих, подчеркнув его отчаяние. Я решила рассказать ему больше о своих сложностях контрпереноса. Я сказала ему, что чувствую себя униженной и боюсь, что его описание меня могут оказаться правдой, и что моей защитой от унижения было отстранение. Эта сессия изменила нас обоих. Говоря о своих переживаниях ему напрямую, на меня стал меньше давить страх унижения. Мой клиент был глубоко тронут и почувствовал, что мое признание избавило его от бремени попыток решать мои проблемы «обходным путем», которые теперь можно было решать напрямую и эмпатически по мере их возникновения. Тем не менее, поскольку он все еще не осознает свой гнев и не может идентифицировать свою бранную критику в мой адрес, я иногда становлюсь резкой и раздраженной на него.
Несколько месяцев назад я снова начала раздражаться. Он отреагировал обидой и замкнутостью, чтобы защитить себя. Когда мы исследовали его желание отстраниться, он сказал, что мое раздражение (которое я признала) выбило его из колеи так же, как раздражение его отца, как раз перед тем, как отец впадал в ярость. Он сказал, что мой тон голоса был похож на тон его отца. Я спросила, переживал ли он те же чувства, когда мое раздражение усиливалось. Нет, он сказал, что не переживал. И все же в воздухе витало что-то зловещее и опасное. Мы снова обратили внимание на мой тон голоса. Может быть, в тоне моего голоса было что-то еще. Он просиял от «ага!»-переживания. Он сказал: «Я знаю, что происходит, когда у вас такой тон голоса. Вы приняли решение на счет меня. Вы решили, что тут правда, и ничто из того, что я говорю, не может изменить ваше мнение. Так что мне лучше отстраниться, чем быть уничтоженным вашей неподвижностью!" К своему огорчению, я узнала частично себя в его описании и сказал об этом. Я действительно укоренилась в своей версии истины и, кроме того, стала защитно-снисходительной. Он чувствовал, что у него нет возможности обратиться за помощью, нет «апелляционного суда».
Интересно, что с того времени он начал отождествлять себя со своим собственным опытом гнева и критики в мой адрес. Ему было трудно, но, сосредоточив внимание на выражении своего лица, он осознает не только свои гневные и защитные нападения на меня, основанные на стыде, но и свой сильный страх признания своего гнева и защиты.
Эта история иллюстрирует, что, пожалуй, наиболее часто вызывает стыд: когда с человеком обращаются как с объектом, когда он хочет, чтобы с ним обращались как с субъектом. Часто этот жгучий позор переживают жертвы расизма. В приведенном выше эпизоде, когда я, казалось, «приняла решение», мой клиент чувствовал, что он больше не может ожидать, что я буду относиться к нему как к субъекту. Он чувствовал, что теперь он был для меня просто объектом, и ему нужно было защитить себя от унижений, связанных с таким принижением.
Исцеляющее влияние стыда в терапевтическом диалоге: Преобразующий контакт
Арнольд Байссер, автор «Парадоксальной теории изменений» (1970), однажды сказал, что, хотя терапевт не так много может предложить клиенту напрямую, он может предложить клиенту разрешение. Это разрешение - это разрешение быть самим собой. Я думаю, что клиенты постоянно оценивают наши интервенции на предмет того, даем мы им разрешение выражать свои чувства, цели и потребности. Они отмечают нашу позу, тон голоса, выбор слов. А когда они не находят разрешения, они часто полагают, что их чувства, цели и потребности «переходят все границы». Это означает, что они больше не принадлежат человеческому обществу. Это основное стыдящее утверждение, "я не соответствую тому, чтобы называться человеком".
До сих пор я обращала внимание читателя на потенциал стыда в терапевтическом диалоге и на защитную позицию терапевта, которая может усугублять терапевтические ошибки и тупиковые ситуации, когда речь идет о стыде. И я считаю, что проблема стыда возникает в большинстве тупиковых ситуаций, и когда ошибки перерастают в тупики.
Но есть и другая сторона проблемы стыда в терапевтическом диалоге - это преобразующая сила решения проблем стыда внутри терапевтических отношений. Это соответствует убеждению гештальт-терапевтов, что здоровый контакт порождает здоровый контакт. Но это все еще глубже. При длительной терапии клиент возлагает огромные надежды на терапевта и терапевтические отношения. Как я сказала в начале статьи, терапия часто является последним средством. Многие клиенты говорили мне, что успех или неудача терапии - это "вопрос жизни и смерти" для них. Иногда словосочетание «жизни или смерти» является буквальным, чаще всего это относится к психологической жизни и смерти. Эти клиенты привносят в терапевтические отношения свои самые проблемные чувства, мысли и убеждения о себе. Одна клиентка сказала мне на нашем первом сеансе, что она отчаянно хотела найти место, где смогла бы быть полностью самой собой, с депрессией и всем остальным, в отношениях, где другому человеку не придется идти на компромисс в отношениях с ней.
Если терапевт может относиться к ней относительно не защищающимся образом, быть внимательным к стыдящему воздействию - даже к самому непреднамеренному воздействию - и постоянно работать над признанием собственной защитной реакции, когда она оказывает влияние на клиента, тогда преобразующий процесс сможет прийти в движение. Поскольку, если эпизоды стыда (эпизоды, в которые терапевт внес свой вклад) повторно исследуются и разрешаются, у клиента со стыдящим представлением о себе начинает развиваться новый опыт восприятия самого себя. Он начинает верить, что терапевт будет работать, чтобы понять - и помочь клиенту понять, - каким образом терапевт причинил боль, застыдил и т. д. Это доверие позволяет ему быть все смелее и смелее в отстаивании своих взглядов, своих потребностей, своих целей, чувств, взглядов на самого себя, которые, возможно, было слишком постыдно раскрывать когда-либо раньше. Он обнаруживает, что независимо от того, что он говорит, и даже если в процессе ему причинят боль, клиент и терапевт вместе с этим разберутся. Это приводит к восприятию себя как человека, достойного быть увиденным, а не человека, достойного высмеивания, дистанцирования и отвержения. Таким образом, самое базовое стыдящее самоутверждение: «Я недостоин человеческого общества», имеет наибольший потенциал для решения, если уделять пристальное внимание чередованию стыда между терапевтом и клиентом. На мой взгляд, разрешение проблемы внутреннего стыда - один из величайших подарков, которые мы можем предложить клиентам, поскольку они работают над изменением своих взаимоотношений и своей жизни.
Примечание:
1. В несколько ином виде эта статья представлена как глава в книге «Голос стыда»/The Voice of Shame (ред.) Lee, R. and Wheeler, G., Jossey-Bass Publishers, San Francisco, 1996.
Список литературы
Beisser, A. (1970). The Paradoxical Theory of Change. In Fagan J. and Shepherd, I. (Eds) Gestalt Therapy Now. Science and Behaviour Books, Palo Alto.
Wurmser, L. (1987). The Mask of Shame. The John Hopkins University Press, Baltimore.
Оригинал названия: Shame in the therapeutic dialogue
Перевод: Анастасия Плохих
