Страх симбиоза – это боязнь не суметь остаться разлученным с матерью. Давайте теперь более подробно рассмотрим эту боязнь и увидим, какой вклад она вносит в развитие маскулинности. Довод начинается с наблюдения, согласно которому постоянно сохраняющееся воспоминание о единстве с матерью действует как магнит, который тянет человека назад, к повторению блаженного опыта, пережитого рядом с материнским телом. Однако это рискованное предприятие для того, кто боролся за независимость от нее и добился этого. Это особенно рискованно, если одним аспектом этой независимости является поведение, называемое маскулинностью. Важнейшей частью процесса разлучения с матерью, таким образом, является освобождение от ее женского тела и феминной психики.
Повсеместную боязнь того, что твое чувство принадлежности к мужскому полу и маскулинность находятся в опасности, и что необходимо встроить в структуру характера неусыпные защиты против того, чтобы поддаться стремлению вновь слиться с матерью, я буду называть страхом симбиоза. Создаваясь, очевидно, для того, чтобы защитить нас от внешних угроз и нападений, в конечно счете они должны быть установлены против нашего собственного внутреннего примитивного желания слиться с матерью. Если это так тогда вырисовываются смутные очертания главного фактора в создании маскулинности, столь переплетенного с другими вносязщими вклад факторами, что к тому времени, как поведение, называемое маскулинным, начинает становиться явным (в возрасте около года), маскулинность уже неразрывно связана с аффектами страха симбиоза. Последний, усиленный силой мужского пола, создает большую агрессивность и стремление к соперничеству, наблюдаемые у мужчин в сравнении с женщинами. Это заставляет предположить, что маскулинность, как мы ее наблюдаем у мальчиков и мужчин, не существует без компонента, заключающегося в непрерывном отталкивании матери, как в буквальном смысле, в первые годы жизни, так и психологически, в развитии структуры характера, которая удерживает внутреннюю мать взаперти и вне сознания. Я лишь упомяну идею о том, что мать, в репрезентации злой, ненавистной фигуры, также может годиться для выполнения задачи вытеснения симбиотической матери; вряд ли кто-либо захочет слиться с ведьмой. Можно задаться вопросом о том, не является ли перверсия, в своей наиболее примитивной форме, той предельной разлукой, убийством матери (в большей степени, как могла казаться Фрейду, чем убийством отца). Было бы ироничным, если бы некоторые из форм, принимаемых маскулинностью, какая-то часть ее силы, настойчивости, жесткости – мужской энергии – требовали бы феминных инвестиций; возможность быть феминным – неприемлемый соблазн, которому необходимо противиться посредством поведения и установок, которые в обществе именуются «маскулинными». Возможно тогда становится понятее, почему большинство мужчин кажутся столько чувствительными в плане своей маскулинности.
Вероятно, перверсии являются линиями излома, возникающими вследствие процесса колебания между желанием слиться и желанием разлучиться и, хотя они могут быть зацементированы в неперверсном, скрыты в невротике и оставлены открытыми как каналы в перверсиях, эти дефекты, тем не менее, пролегают в глубине мужской идентичности и требуют более серьезных восстановительных работ и бдительности, чем у женщин.